Антарктида online - Страница 28

К оглавлению

— А пусть скажет нам, что он сам думает обо всем этом…

Ломаев оторвал подбородок от кулака. Роденовский мыслитель сгинул — остался страдающий мигренью неандерталец.

— Здесь что, товарищеский суд? — сипло осведомился троглодит, встопорщив бороду, и нехорошо осклабился.

На него заорали — вразнобой, зато от души:

— А хоть бы и товарищеский… Мы тебе что, уже не товарищи? Брезгуешь, гад?

— Из-за тебя, урода, все, из-за тебя!

— Шутки ему!.. Кому шуточки, а всем без премии оставаться?

— Да если бы только без премии! Мелко берешь. Теперь у всех нас, считай, волчий паспорт…

— Тихо! Пусть скажет…

— Всех подставил, гнида!…

— У меня четвертая зимовка, а теперь что — весь послужной список псу под хвост? Искать работу на Большой земле? Кем? Сторожем? Кому я нужен?

— У меня, между прочим, зимовка тоже не первая…

— Да тише вы!

— Что тут «тише»?! Морду ему набить, а уж потом…

— Нет, пусть он сначала скажет…

Ломаев воздвигнулся, едва не коснувшись головой потолка, большой, набрякший, как грозовая туча, и стало ясно, что шансы набить ему морду, мягко говоря, проблематичны. Разве что он сам позволит.

— Ну и скажу! — рявкнул он так, что все разом притихли. — Скажу! Да! Спьяну! Один я виноват — моя была идея! Сам и отвечу, никого за собой не потяну! Сам! Поняли? Кто не понял, кому повторить персонально? Теперь все, я могу идти?

Одну секунду висела тишина. Разумеется, не могло быть и речи о том, чтобы вот так просто отпустить виновника под домашний арест, не пропесочив его как следует, — но много ли в том толку?

— А вот и второй именинник, — сказали у двери. — Починил уже, что ли? Э, ты чего? Ты не толкайся!

Но Игорь Непрухин не мог не толкаться — едва успев ссыпаться с лестницы, он влетал в холл пулей и был не в состоянии погасить инерцию. Да и не желал. Глаза — сумасшедшие, рот — вкривь.

— От австралийцев с Дейвиса! — выпалил он, напролом прорвавшись к Ерепееву, и перед изумленными глазами и.о. начальника птицей порхнул торопливо исписанный бумажный листок. — И еще от американцев с Амундсен-Скотта. Передают непрерывно, просят отозваться…

Зашуршала бумага. Начальственный взгляд, суровый и деловой, забегал по корявым строчкам, и на чело Ерепеева пала тень. Многие видели, как и.о. начальника Новорусской сбился, заморгал и начал читать снова. Затем бумажный лист в его руках мелко задрожал.

— Это что-то… — начал Ерепеев.

Не сыскав в русском языке подходящего эпитета к неведомому «что-то», он осекся и вхолостую задвигал губами. Глаза его расширились и округлились, как у лемура, а лицо начало багроветь.

— Разыгрываешь, паскуда? Нашел, блин, время…

— Ни боже мой! — Непрухин отшатнулся и, как мельница, замахал руками. — Все правда! Наладил связь, и первым делом — вот…

Ему не хватило дыхания, что иногда бывало, и не хватило слов, что случилось с ним впервые. Он шумно втянул воздух и сглотнул слюну, зверски дернув кадыком. Руки остались в движении, и Непрухин выделывал ими жесты, по-видимому, означающие: «Да что вы, мужики, стал бы я так шутить, я тут вообще ни при чем, я не я и кепка не моя…»

У Ерепеева, застывшего столбом с листком в руках, окончательно перекосилось лицо.

— Вслух! — потребовал из угла настырный дискант.

Строго говоря, и.о. начальника станции имел полное право не знакомить никого из подчиненных с содержанием любых радиограмм. Вспомнил ли «Е в кубе» об этом в данную минуту или нет, осталось неизвестным. Впоследствии он объяснял свое несолидное поведение крайним изумлением. Во-первых, он с хлопком закрыл рот, во-вторых, громко икнул, а в-третьих, приблизил листок к глазам, словно страдал близорукостью, и покорно и медленно начал читать вслух, выделяя каждое слово:

— «Амундсен-Скотт. Подавляющим большинством поддерживаем российских и австралийских коллег и просим сообщить условия присоединения к Свободной Антарктической республике. Желателен скорейший обмен представителями для координации совместных действий. Можете ли принять самолет? Дайте метеосводку, сообщите состояние ВПП. Готовы вылететь немедленно. Мак-Мёрдо поддерживает. Уоррен, Тейлор».

Дальше Ерепеев читать не смог. Скомкав бумагу в кулаке, он ринулся вон из холла, и всем слышен был его дробный галоп вверх по лестнице. Хлопнула дверь тамбура. Вне всякого сомнения, и.о. начальника станции помчался в епархию Непрухина лично проверить поступающие от иностранных коллег сообщения.

В наступившей тишине кто-то вдруг оглушительно расхохотался, и хохот этот был дик и жуток, как крик филина в кромешной ночи.

Ошалевшие люди вскакивали с мест. Загремели по дощатому полу отодвигаемые стулья. Вмиг стало шумно и тесно, словно холл съежился, испугавшись криков:

— А Дейвис? Дейвис что?

— Да почти что то же самое! — завопил Непрухин, перекрывая общий гвалт. — А кроме того, они восхищаются нами, а также двумя своими соотечественниками — Шеклтоном и Макинтошем, значит. И тоже спрашивают насчет ВПП…

От общего вопля с потолка что-то посыпалось.

— Ну надо же! — хохотал, подвывая и колыхаясь, завхоз Недобитько. — У-у… у всех одни и те же мысли! У американцев, у австралийцев, у наших… У-у-у… у меня, признаться, тоже были, но не решился… Теперь… у-у… не попаду в отцы-основатели нации антарктов…

— Попадешь! — орали ему в ухо. — Памятника тебе, правда, не поставят — вот этим двум идиотам поставят, а тебе нет, — зато твое пузо, может, на барельефе изобразят, знаешь, бывают такие многофигурные штуковины вокруг цоколя…