Никто ее не расчищал. Не до того было.
Мне тоже не работалось, хотя надо было работать, еще как надо! Внезапное изменение местоположения материка — это вам не хиханьки, тут такие природные механизмы могут прийти в действие, что вообразить страшно. Помнится, я еще подумал: странно, что нас до сих пор не тряхнуло таким землетрясением, какого человечество никогда не видело и не хочет видеть. Удивительно, что материковая плита вообще сохранила целостность, не поломавшись на части, как шоколадка. Заодно мне пришла в голову мысль об Атлантиде — а что, если она вот так же скакнула, но напряжения в земной коре превысили предел прочности гранитов… и где теперь та Атлантида? Ау! Разломилась и булькнула — только ее и видели.
Кора корой, думал я, плита плитой, но и в атмосфере должны начаться такие пертурбации, что чертям тошно станет. Шутка ли — на экваторе возник гигантский холодильник, и, кажется, надолго. Пока купол не растает. Надо подсчитать, что и когда произойдет, а как считать — пес его знает. Существовавшие до сих пор атмосферные модели были хороши, пока материки стояли на своих местах и океанские течения текли в общем и целом туда, куда надо. Даже поганое Эль-Ниньо прогнозировалось достаточно уверенно, равно как и его последствия. Теперь что прикажете делать? Точность старых моделей в новых условиях — плюс-минус два лаптя и один безразмерный валенок; как хочешь, так и интерпретируй данные. Откуда и когда ждать тайфуна — неведомо, да и в верхних слоях такое начнется… Совершенно новая схема воздушного переноса! Циркумполярный вихрь исчез — раз. На пути пассатов возник мощный постоянный антициклон над ледяным куполом — два. Что из этого воспоследует, можно уже сейчас прикинуть на пальцах, да только цена таким прикидкам — кал тюлений. Считать, считать надо! И быть готовым к тому, что все расчеты пойдут псу под хвост из-за недоучета какого-нибудь ма-а-аленького фактора!
Интересно все это, безумно интересно. Я-то понимал, что половина аэрологов планеты легко согласилась бы отдать пять лет жизни, чтобы поменяться со мной местами, но в тот момент ничего поделать с собой не мог. Все валилось из рук. Надо было хотя бы добыть водорода и запустить шар-зонд, и лучше не один, — а я не мог себя заставить. На месте, однако, тоже не сиделось. Проверил оборудование, снял кое-какие показания и спустя примерно час понял, что ничего я тут не высижу. Каюсь, но мысли мои были крайне далеки от науки. Мысли были совсем о другом.
Возвращаться в кают-компанию не хотелось, идти слушать радиоэфир — тоже. Хотелось либо напиться и уснуть, либо изнурить себя до изнеможения физическим трудом — расчистить ВПП, что ли. Только не бульдозером. Лопатой. Да. Во исполнение устного приказа Типунова. Чтобы забыть. Чтобы хоть какое-то время не вспоминать, что все это добром не кончится, не может кончиться!
Ну поорали все хором с выпученными глазами, ну на минуту почувствовали себя антарктами, ну и что? Дальше-то как быть? Толпа неразумная. Похмелье — теперь я это отчетливо сознавал — придет очень скоро. В конце концов, здесь у нас не балаган какой, здесь собрались в общем-то здравомыслящие люди. Серьезные. Нет, их, как и вообще всяких людей, может иногда увлечь безумная идея… ненадолго.
Вот именно, что ненадолго. Здравый смысл возьмет верх — и отступятся. Правильно, между прочим, сделают. И я хорош! Пить толком не научился! Ну разве сотворил бы такое на трезвую голову?!
Козел отпущения — я. Дурная моя перспектива, ох дурная… И поделом. Все правильно: дурной голове — дурную перспективу…
Справедливо. Но обидно.
Обидно мне было до того, что хотелось заехать кому-нибудь в рыло. Так сказать, превентивно. Ведь ясно же было, как день: чуть-чуть задумаются коллеги — и отыграются на нас с Непрухиным. Сдадут. Сожрут. Утопят. Неизбежно. А на ком им еще и отыгрываться-то? Кого делать козлами отпущения?
Впору было завыть на все побережье. Братцы-людоеды, да за что же вы меня?..
Тут вижу: навстречу мне прямо из кают-компании торопятся Коля Пятко — начальник аэрометеоотряда, то есть мой шеф непосредственный — и с ним Витька Жбаночкин, метеоролог. Спешат, луж не замечают. Увидели меня — прибавили шагу. Глаза у обоих шальные. И с налета, с поворота — хрясть мне по зубам! Жбаночкин-то промахнулся, потому что у меня голова от первого удара мотнулась, — а Пятко попал.
— Сволочь! — шипит с каким-то даже истерическим привизгом. — Все из-за тебя!
Сплюнул я кровь на снег, утер рот кулаком, и тут бы им обоим худо пришлось, потому что в тот момент я себя не помнил. Изуродовал бы, честное слово. Чего мне терять?
Витька — умница. «Стой!» — кричит. Притормозил я замах, стою. Терплю. Отчего бы не потерпеть одну секунду? Трудно, но можно. И чувствую: дольше секунды не вытерплю.
— Допрыгались! — вопит Витька и за грудки меня — хвать! Мне «стой», а сам не выдержал. — Преступники мы теперь, понял? Только что приняли по Си-эн-эн. Уголовное дело на нас заведено! Статья об измене Родине, между прочим! Понял, кретин, что ты наделал?
— Чего-о? — не верю ушам. — Очумел?
— Того! Генпрокурор выступил. Тебе, Непрухину и всему зимовочному начальству — статья! А заодно всем вашим пособникам, до кучи! — визжит Витька, а Коля снова налаживается приложить мне по уху.
Второй раз это еще ни у кого не получалось. Оторвал я Пятко от себя, приподнял, потряс немного, чтобы в чувство привести, а у самого на душе гадостно-гадостно.
Спрашиваю Витьку:
— А ты-то тут при чем? Вот он, — киваю в сторону Коли, — начальство какое-никакое, а ты? Сразу в штаны наклал? Ты-то с какого боку пособник? Да таких пособников, знаешь, человек с полтысячи по всем станциям наберется плюс пингвины с тюленями. Крыша поехала, да?