На все про все суток хватило с головой. Можно было отойти и раньше, но шеф обещал команде сутки берега. И слово сдержал. «Башибузуки» тоже успели оттянуться, в три смены по восемь часов. Что поделать — они подчиненные Шимашевича, а украинцы-яхтсмены и бывшие судьи — всего лишь подданные…
Короткий визит на берег, в цивилизацию, после недель гонки и недолгого сюрреалистического пребывания среди тающих льдов Антарктиды, произвел на яхтсменов неизгладимое впечатление. Сутки промелькнули как единый миг, оставив на губах терпкий привкус местного спиртного, а в памяти — смуглокожих красоток и пестрый, говорящий на непонятном языке городок.
Понять этот мир и этих людей за сутки было невозможно. Да никто и не пытался его понять. Просто радовались жизни и пытались оторваться на полную катушку, втайне веря, что и на антарктических берегах скоро будет так же весело и беззаботно, хотя и не так зелено на первых порах.
Впервые каждый из яхтсменов не только головой, а и всем нутром осознал, что получил уникальную возможность реально строить свою будущую страну и свою будущую жизнь. И что быть первопроходцем — это ведь здорово. И в учебниках потом напишут, что Антарктиду открывали два раза…
Назад шли караваном. Чернявый новозеландец взял «семерку» на буксир — Николай Семенович решил не жечь понапрасну топливо, запасы которого в Нумеа, разумеется, пополнили. Вахта теперь раздробилась на две: Палыч или старпом большей частью пребывали в рубке новозеландца; там же обретались двое «башибузуков». Два матроса скучали в рубке «семерки» — приходилось только подруливать в кильватере новозеландца, а это было делом не слишком обременительным. Штормов метеорологи не обещали, но все равно вахтенным полагалось в любой момент быть готовыми соскочить с буксировочного конца.
Только и дел. Ленились, зевали, глазели на летучих рыб и альбатросов, обменивались впечатлениями о желтокожих береговых красотках. Начитанный Баландин портил настроение, живописуя ужасы элефантиаза, лихорадки Денге, «жемчужной болезни» и прочих тропических хвороб.
— Вы хоть резинками-то пользовались?
— А то! — ответил за всех Крамаренко.
— Уже лучше. Но от проказы не поможет.
— Да какая проказа! Что я, без глаз? У меня была такая… такая… — И Юра сладко улыбался, описывая ладонями плавные линии и закатывая глаза от приятных воспоминаний.
— Проказница? — подкалывал Баландин.
— Да… Что?! Тьфу на тебя!
— Не дрейфь, у этой болезни инкубационный период большой. Глядишь, еще и помереть успеешь здоровеньким.
— Скажи лучше, что никого на берегу не снял! Признайся. Завидуешь, да?..
Направлялись, кстати, не туда, откуда стартовали, не к ныне западному побережью Антарктиды, а к ныне южному, на станцию Новолазаревская. Понятно, что такая прорва жилья на Новорусской была попросту не нужна. Шимашевич планировал сгрузить часть домиков в Новолазаревской, и для местных нужд, и для внутренних станций. Те же станции, что располагались на побережье, должен был обойти и осчастливить караван во главе с Николаем Семеновичем.
Новозеландец шел довольно резво; во всяком случае, яхтсмены ожидали более спокойного хода. Однако пароходик шуровал раза в полтора быстрее, чем «семерка» по пути на Новую Каледонию. Несколько суток нечувствительно утекло в кильватерную струю — под негромкое дыхание океана и еле-еле доносящийся гул машин новозеландца. Из возможных развлечений случилось только стадо китов, шумно пускавшее фонтаны в отдалении чуть левее курса. Юра с Женькой поглазели на это все еще не приевшееся зрелище и обменялись многозначительными взглядами.
— А ведь мы уже в антарктических водах, — заметил Юра.
— И чего? — не понял Женька.
Юра ухмыльнулся:
— Как чего? Это ж наши, выходит, киты! Родимые! Антарктические! Земляки, можно сказать!
Женька обернулся и еще поглазел на фонтаны.
— Интересно, — вздохнул он. — А киты об этом знают?
— Вряд ли… А вот еще интересно — они вместе с Антарктидой перелетели или уже потом, своим ходом приплыли?
— Что значит — перелетели? — переспросил Женька ворчливо. — Думаешь, Антарктида как тот воздушный шар, взмыла и — курсом на север?
Юра неопределенно пошевелил пальцами руки, небрежно покоящейся на штурвале:
— Я образно… Кстати, прикинь, каково этим антарктам-полярникам на Южном полюсе было, а? Ни запада, ни востока, ни тем более юга. Кругом один сплошной север! Рехнуться можно.
Женька не замедлил весело оскалиться:
— Ты еще скажи, что именно поэтому Антарктида и прыгнула! Замаялась, мол, иметь один сплошной север по любому направлению…
— Скажешь тоже! — Юра хохотнул. — Но полярникам свою гипотезу как-нибудь изложи — посмеются вволю!
— Ты подруливай, подруливай, — напомнил капитану «Анубиса» Женька. — Ща вправо оттащит.
Юра крутнул штурвал и скосил глаза на компас.
— Курс меняем, что ли? — пробормотал он.
— «Семерка»! — неожиданно рявкнула висящая на крюке перед выходом рация голосом Палыча.
Женька проворно переместился к ней.
— На связи.
— Сбрасываем ход, конец подберите там, если что, чтоб на винты не намотало.
— Понял, подберем. А что стряслось-то?
— Да нарушители… Гонять будем, я думаю.
— Какие еще нарушители? — недоуменно протянул Юра и непонимающе уставился на напарника. Женька только плечами в ответ пожал — он и сам ничего не понял.
Новозеландец тем временем сбросил ход до малого и плавно уходил левее прежнего курса. К китам.