Антарктида online - Страница 67

К оглавлению

67

Ломаев не стал ждать погоды. Видели, как он, цепляясь за леера, пробирался через всю Новорусскую в сторону палаточного городка. Видели, как он скрылся в палатке Шимашевича. На много раз задаваемый вопрос, о чем они беседовали три часа кряду, Ломаев небрежно махал громадной лапой: «Так, увязывали кое-что, не бери в голову…» А Шимашевичу подобных вопросов никто никогда не задавал.

Глава пятая
По дрова

По компасу пришлось идти трое суток. Все эти дни слиплись в череду неотличимых друг от дружки вахт, отдыха и подвахт. За бортом простирался кисельный туман, плескались океанские волны. Льдин почти не было: то ли течениями растащило, то ли успели растаять. Не видно было и айсбергов, но по едва заметному рысканию катера на курсе было понятно, что плавающие ледяные горы издалека засекаются радаром и обходятся.

Изредка туман редел, а еще реже очень далеко по левому борту обозначался берег — то белой полосой сползающих в океан ледников, то темными пятнами голых скал. В море Дейвиса на траверзе Мирного дали символический гудок. От нечего делать яхтсмены изучали карту побережья и гадали, что это там показалось и растаяло вдали. Отыскали близ Новорусской некий глетчер Робинсона, тут же переименовали его в Робинзона и посочувствовали теплолюбивому Пятнице. По аналогии с островами Зеленого Мыса обозвали цепочку прибрежных скал островами Сопливого Носа. Поговорили о снежных людях, о черном альпинисте и нашли, что среди антарктов ходит очень уж мало завиральных легенд о собственной стране, непорядок…

Один раз катер здорово качнуло на одиночной пологой волне, пришедшей почему-то со стороны материка. Наверное, от ледяного панциря отломился и пошел гулять по морям очередной столовый бродяга-айсберг.

Взяли мористее.

Свободные от непосредственных обязанностей «башибузуки» охотно помогали матросам на камбузе. Видать, от скуки, потому как на борту катера делать им было решительно нечего. Телевизор отсутствовал, с книгами тоже было туго. Да и неизвестно еще, заинтересовали бы ребят из охраны книги. Подшивка какого-нибудь «Плейбоя» — еще туда-сюда. Впрочем, «Плейбой» заинтересовал бы и экипаж «Анубиса», чего уж там. Николай Семенович, человек, безусловно, проницательный, как-то обронил со вздохом: «Потерпите, коллеги-антаркты. На Новой Каледонии отвяжетесь, девчонки там сговорчивые и ласковые. Обещаю сутки берега. Больше — никак, но сутки ваши».

Терпели.

А потом туман вдруг закончился, словно невидимый исполин-фокусник сдернул с мира до поры наброшенный кисейный платок, и мир возник, огромный и красочный, необъятный и пронзительный, так что заломило виски и захватило дух.

Океан был синий до умопомрачения, как на старте «гонки самоубийц». И небо было синее и бездонное, в отличие от океана, который дно все-таки имел. После контрастного бело-серого побережья Антарктиды краски тропического дня резали глаза и принуждали улыбаться до ушей, просто так, от хорошего настроения. Только позади маячила белесая завеса — то ли над течением туман держался, то ли ветер его припрессовывал ближе к материку. Забавное было зрелище.

Но вскоре туман пропал из виду и из памяти, словно горячечный сон. Даже не верилось, что где-то там, позади, остался закованный во льды берег, новое отечество, Свободная Антарктида.

Впрочем, Антарктида пару раз напомнила о себе: далеко у горизонта дважды ослепительно блеснули на солнце здоровенные столовые айсберги.

А потом напомнила о себе стремительная жизнь начала двадцать первого века. Помимо непоседливого материка жизнь продолжалась и в других районах земного шара…

Баландин с Нафаней с утра торчали на палубе, судача о том, о сем. Разговоры так или иначе вращались вокруг Антарктиды и ее места на взбудораженной Земле.

— Вот скажи, Олежка, — спрашивал Нафаня. — Ну обоснуемся мы в Антарктиде. Домов понастроим, народ семьи перетащит. А она возьмет и обратно прыгнет. Или вообще потонет к едреной маме. Я уже, блин, бояться начинаю.

— Ты еще скажи, в космос выйдет, — фыркнул умный Баландин. — Хотя, с другой стороны: если однажды прыгнула, что помешает ей сигануть еще разок?

— Во-во! — поддакнул Нафаня.

Баландин принялся развивать мысль:

— Или другой вариант. Что, если на этот раз прыгнет не Антарктида? Если Австралия прыгнет или, того хуже, Евразия? Если континенты наложатся друг на друга? Это же миллионы жертв!

— Ага, бардак! — вставил словечко охранник по имени Ваня, тоже частенько вступающий в споры моряков.

— Ну, спасибо, успокоил… — пробормотал Нафаня безрадостно.

Говоря начистоту, об этом было говорено-переговорено не один десяток раз. Но все беседы неприкаянных после нежданного окончания гонки яхтсменов упорно и неизбежно возвращались к одной-единственной теме: что произошло? Единичное и неповторимое чудо или лишь первое событие в цепочке катаклизмов, результатом которых будет гибель человечества, а возможно, и жизни вообще? Если бы Нафаня с Баландиным знали, что разговоры и мысли лучших умов планеты, самых выдающихся ученых мужей сводятся в общем-то к тому же, это добавило бы им самоуважения, но вряд ли успокоило бы.

Николай Семенович тоже прислушивался к матросской трепотне, но сам в ней никогда не участвовал. Его больше волновали дела куда более прозаические. Например, он как-то поинтересовался у яхтсменов, умеют ли те стрелять. «Неужели шеф ждет неприятностей?» — подумал тогда Баландин.

Николай Семенович спрашивал не зря, в чем пришлось убедиться очень скоро.

67